Золотая голова - Страница 16

Те, кто возводил город из праха, могли гордиться — работа была выполнена на совесть. Улицы, сколько можно было видеть, все вымощены ровным булыжником, не говоря уж о площадях. Какие здесь были торговые лавки и склады, гостиницы и мануфактуры! — я разумею внешний вид, а не содержание. И фонтаны. Вот уж чего не понимаю, зачем на севере фонтаны. Особняки, наподобие нынешних свантерских, но многие поосновательней и попредставительней. Короче, все было призвано напоминать, что город — пусть и не столица империи, но все равно — столица.

Ренхид называл мне имена улиц, которые мы проезжали. За те дни, что мы провели в пути, ему ни разу не пришлось выказать превосходство, наконец подобный случай ему представился. Одни названия были весьма возвышенные — улица Избранников, улица Гремящего Молота, площадь Правосудия (там, сказал Ренхид, жгут еретиков. Теперь уже реже, чем раньше, после того как отменили Святые Трибуналы, но все же… ), другие — вполне обыденные: улица Чесальщиков Льна или Мыловаренный конец, а некоторые непонятные, вроде улицы Хватающего Зверя. Имелась даже улица Черной Собаки — может, она и была хватающим зверем? Давка и суета ближе к центру города не рассеивались. Наоборот, колеса гремели по мостовой, кучера лаялись друг с другом, казалось, того и гляди в ход пойдут хлысты, но каждый раз обходилось без этого.

Ренхид предложил спешиться. Почему бы и нет — скорости такая езда верхом, как по улицам Эрденона, не прибавляет. Взяв Керли за повод, я последовала за своим провожатым на площадь Розы (не мистической, а имперской), и мы влились в толпу, обтекавшую памятник епископу Бильге — это тот самый, что перевел Библию на эрдский язык. Достойнейшее дело, особенно если учесть, что эрдский язык в том виде, на котором говорили тогда, давно забыт. Интересно, знал ли епископ Бильга про единорога?

— Вон там, где на крыше мордатые мужики с козлиными рогами, — это казначейство, — рассказывал Ренхид. — Вроде как обозначают, что козлов из нас делают. Слева — Обезьяний дом. Никаких обезьян там нет, а прозвали его так из-за прежней хозяйки. Она у папаши нынешнего герцога в фаворе была, хоть и страшна как обезьяна. Видать, и вертеться кое— где умела не хуже.

Справа — часовня отцов-бенедиктинцев. А прямо перед нами — Торговая палата Эрденона.

Слушая его разглагольствования, я присматривалась, запоминала — мне нужны были ориентиры, черт возьми. Торговая палата заинтересовала меня в особенности, отчасти из-за некоторых эпизодов моего прошлого, да и отец мой служил в Торговой палате, правда, не здесь… может, если бы он и остался там, был бы сейчас жив и моя судьба сложилась бы по— иному… Это было солидное серое трехэтажное здание под грифельной крышей, выгодно отличавшееся от других домов на площади отсутствием украшений — лепных, резных и прочих, а также статуй и колонн. То есть одно украшение было — над высокой аркой, доходившей до второго этажа, львиная морда в медальоне с красно-белым орнаментом. Я усмехнулась, вспомнив барельеф церкви Святого Бернарда. Но тут не было никаких надписей… И пока я иронически озирала фасад Торговой палаты, львиная голова внезапно высунулась из медальона и оскалила зубы. И я увидела, что это вовсе не лев! Клыки были слишком велики, и верхние, и нижние, и все пропорции были не те… Конечно, это можно было отнести за счет неумения скульптора, но создавалось впечатление, что художник, напротив, был чрезмерно точен. Клянусь, в эти мгновения определение породы неизвестного зверя (хватающего? ) занимало меня гораздо больше, чем то, что голова на фронтоне ожила. Когда же вся глупость ситуации дошла до меня, то голова отчаянно закружилась. Кружилась голова… кружился, сплетаясь в причудливые узоры, красно-белый орнамент по краям медальона.. выступал… черт меня дернул подумать, что здесь нет надписи. Орнамент и был надписью, но я не могла ее прочесть. Я не знала языка. Черт меня дернул…

Черт?

Я закрыла глаза, а когда открыла их, то обнаружила, что выпустила повод и цепко держусь за седло Керли, чтобы устоять на ногах. Голова перестала кружиться, но мучительно болела, и я не могла избавиться от впечатления, что где-то за пеленой, которой на миг стали и фасад, и лев, и медальон, что-то ослепительно блеснуло.

Как хрусталь. Или стекло под лучами солнца.

Именно поэтому я и зажмурилась.

Глотнув воздуха (если то, чем здесь дышат, можно назвать воздухом), я опустила взгляд. Фасад Торговой палаты был неколебим как скала, и сиять сквозь него что-либо могло с тем же успехом, как сквозь скалу. И ничто не напоминало о хрустале в этот пасмурный день.

В проеме арки стоял Гейрред Тальви и спокойно смотрел на меня.

Не помня себя, я бросилась к нему и, едва удержавшись, чтобы не вцепиться ему в глотку, зашипела:

— Какую отраву твой холуй вбухал мне в пиво? Его взгляд стал снисходительным. Я и сама понимала, что порю чушь, но как еще, скажите на милость, могла я объяснить произошедшее? У меня сроду не бывало головокружений, и никакие видения не мерещились ни разу в жизни. Даже когда мне для пользы дела приходилось выпивать много горячительного, голова оставалась до отвращения ясной. А если я не больна и не пьяна, значит, меня отравили.

— Как добрались? — вежливо спросил Тальви.

— Превосходно, — буркнула я.

Шея у него была крепкая, и сломать ее шансов было маловато. Но руки я на всякий случай засунула в карманы. Совершенно определенно, отрава там или нет, но все было подстроено Тальви. И сам он явился сюда полюбоваться, как я себя поведу. Это уже было — ему нравилось выставлять меня идиоткой. Ну так и я стану вести себя, как прежде. Ни о чем не спрошу, пока он сам все не выложит.