Примерно так автор излагал историю Вторжения и последующих десятилетий. Кстати, здесь-то Скьольды были упомянуты — в перечне племенных вождей («… и Скьольд-хавдинг, возводивший род свой к верховному божеству эрдов, впрочем, не он один… „). Приятно было прочитать также, что женщины эрдов пользовались уважением, не наследуя власти в клане, управляли хозяйством и в случае необходимости сражались, как мужчины. Эрды и вообще уважали друг друга, если между ними не стояла кровная вражда, и чувство ответственности перед племенем было у них весьма велико. Поэтому калеки кончали жизнь самоубийством, чтобы не отягощать племя. Зачастую также поступали и старики, особенно во времена голода. Что, конечно, давало автору хроники повод к различным спекуляциям. Тем не менее, отдавая несомненное предпочтение карнионцам, хронист сообщал об эрдах не одни лишь мерзости и вообще излагал события так, что придраться было трудно. Но дальше! Как только речь зашла о том, что выше было названо „Долгой Зимой и великими бедствиями“, тут его вольное перо разгулялось так, что никакого удержу. Я даже ненадолго отложила книгу, возмутившись тем, как человек, ранее выказавший себя вполне здравомыслящим, может увлекаться перепевом подобной чепухи. Того, что в детских сказочках именуется Нашествием Темного Воинства. Нашествие эрдов — это понятно, но нашествие чудищ, вампиров и демонов из ада? Будучи младенцем в люльке, приятно на сон грядущий послушать разные ужасти, но верить в них? Хронист же относился к Темному Воинству как к непреложной истине и сообщал об этом с какой-то неприятной уверенностью. Он утверждал, что чудовища эти в действительности были вовсе не тем, что мы представляли. «Подумайте о существах, обитающих во глубине вод морских или вечной тьме пещер. Как безобразны и пугающи они для нашего взора! Но там, где они рождены, их облик единственно уместен и совершенен. И сколь ужасен и омерзителен должен быть наш собственный внешний вид для этих существ“. Такое утверждение еще можно было как-то проглотить. Однако это были еще цветочки. Дальше автор вступал на самый опасный участок своего повествования. Мир наш, говорил он, не единственный из существующих. Существует бесчисленное множество миров, подобных ему, и еще большее количество в корне отличных, и даже таких, в которых существование человека невозможно в принципе. Но они и предназначены не для людей, так же, как глубины вод и тьма пещер. Древние карнионцы, утверждал хронист, всегда это знали, и некоторые другие народы, независимо от них, пришли к тем же выводам. Что, добавлю от себя, полный бред и чистейшая ересь. Хотя и увлекательная.
Что послужило причиной того, что перегородки между мирами оказались сломлены, повествователь упоминал глухо. То ли не знал, то ли не желал говорить. Выше он заметил, что некоторые обвиняли в этом эрдов. Из его умолчаний стало ясно, что существовало и противоположное мнение.
Убей меня Господь, я так и не смогла понять, кому он сочувствует: чудовищам или людям? Эрдам или карнионцам? Всем? Никому? «Неотвратимая судьба влекла народы к союзу и воздействию друг на друга, — продолжал он. — Эрды угасили в сердцах своих пламень вражды к карнионцам. Известны случаи, доказывающие, что они стали ценить разум, а не один меч. В свою очередь карнионцы отступили от привычки к созерцательности и недеянию. Этому способствовало то, что, не отринув вовсе своей первоначальной религии, представлявшей, скорее, научную систему, озаренную мистикой, они обратились в большинстве своем к вере в Великую Матерь и Сына — охотника и воина. Эта вера, доселе тлевшая в карнионском простонародье, теперь приобрела довлеющее значение. Она побуждала своих приверженцев к решимости и деятельности, но она же с легкостью поддавалась трансформации, чем и воспользовались христианские миссионеры. Придя в церковь, люди видели там привычный им образ Матери, что заступалась перед Сыном за человечество, и всем сердцем обращались к нему. Обращение карнионцев — пожалуй, правомерно отныне называть их просто южанами, ибо к тому времени смешение народов зашло очень далеко, — произошло мирно и безбурно. Церковная история Карнионы не имеет своих мучеников, в отличие от истории Севера, жители которого долго не желали расставаться с древними богами и всячески их отстаивали».
Последняя фраза была построена нарочито двусмысленно. Неясно было, кого автор считает мучениками — миссионеров или эрдов, защищавших свою веру? Еретик он был, явный еретик, сколько бы он ни повторял, что «у Бога все возможно», и ни ссылался на Блаженного Августина и преподобную Урсулу.
Урсула Скельская возникала у него в следующем длинном пассаже, где он указывал на авторов, дошедших до идеи множественности миров независимо от событий, описанных в «Хронике… «. Про святую Урсулу я хотя бы слышала раньше, но не читала никогда и сомневаюсь, чтобы в наше время ее труды вообще кто-то читал. Далее следовал список неизвестных мне каббалистов. «Однако следует помнить, — говорил хронист, — что эти мудрые, просвещенные и праведные люди строили свои утверждения путем логических умозаключений либо Божественного озарения, отрицать которое способны лишь люди узкомыслящие, но не на основе собственного опыта… « Что сие значит? Автор намекает, что у него таковой собственный опыт имеется? Что он шлялся по мирам, подобным или неподобным, и видел несчастных чудовищ своими глазами? Или просто дурит нас, бедных? Хватит, он и без того наплел достаточно, чтоб его сожгли не один, а десять раз. Я очень часто обманываю людей и поэтому не люблю, когда обманывают меня…