А может, не в одной благотворительности дело, и…
Нет. Не стоит сейчас думать об этом.
Библиотекаря у него нет, священника у него нет. И служит деревенский пастырь в роскошной капелле.
Посвященной святому Христофору. Покровителю странствующих и путешествующих. Тому, кто нес непосильную ношу и хотел служить величайшему из господ.
Сомнительно, чтоб Тальви мечтали кому-то служить. Судя по этому представителю рода, они предпочитали, чтоб служили им.
Домоправительница продолжала что-то шептать. Кажется, она все еще восхваляла необыкновенное благочестие рода Тальви. Такое молитвенное отношение к добродетелям господ, прямо скажем, плохо сочеталось с ее вчерашней готовностью поверить в жестокость хозяина.
— … И здоровье им за то даровано, и долголетие, и сила…
Я опустила глаза. Все-таки я в церкви. Могу я хотя бы в церкви удержаться от своих чертыханий!
Ну, а после мессы вышли в сад, где мне еще не приходилось бывать, а там были уже накрыты столы. Кто-то вскричал, какой, мол, Тальви счастливец — все у него есть, и даже погода к нему милостива — захотел гостей в саду угощать
— и солнце сияет! Я с тоской поглядела на небо, но там не было видно ни облачка. Что ж, будем веселиться. Самитш — он когда-то успел переодеться — заявил, что, встретив на пути труппу бродячих актеров, взял на себя смелость пригласить их в замок, и к вечеру они должны быть здесь. Почему к вечеру? Но, господа, их колымага при всем желании не может катить с такой быстротой, как моя карета, да и ваши тоже… Для Тальви сообщение советника не было неожиданностью, его, вероятно, предупредили сразу по приезде. Но гости завопили от восторга. Глотки у них были такие, что на охоте они смело могли обходиться без рогов. Впрочем, рогами их наверняка обеспечивали супруги… Однако до вечера было еще далеко, а столы ломились от яств. Отец Нивен благословил трапезу, и челюсти заработали. Священника усадили на дальнем конце стола — вместе с управляющим и домоправительницей. Как бы ни был благочестив владелец замка, место сельского священника — рядом с челядью. Я с радостью отправилась бы к ним и разведала, что за птицы этот Олиба и отец Нивен, чем дышат и каково творят, но мне этого не позволили. А как же! Если гости прибыли сюда главным образом, чтобы набить брюхо и напиться, то гостьи
— дабы поглазеть на меня. Нельзя же было лишать их такого удовольствия. Надеюсь, в своем серо-черном платье, как у какой-нибудь дамы-благотворительницы, я выглядела достаточно блекло в их цветнике. Может быть, оскорбительно блекло, но они вряд ли это поняли.
За столом я сидела, как всегда, по левую руку от Тальви (по правую находился Самитш), а рядом со мной восседала какая-то дородная Арсинда. Она первоначально хотела было возмутиться таким соседством, но смекнула, что вблизи хозяина замка шуметь не стоит, а утолив голод и выхлестав несколько бокалов сладкого вина, наподобие того, что обожал Рик, и вовсе пришла в благостное расположение духа и начала приставать ко мне с разговорами. Я тоже не желала быть грубой, однако разговоры ее были мне ни к чему. Поэтому я со всей возможной ловкостью втянула в беседу сидевшую напротив круглолицую Гумерсинду (Эгир, которого она при этом выпустила из когтей, метнул на меня благодарный взгляд), а потом незаметно выбыла из общения, предоставив дам друг другу. Представляю, что они будут повествовать о моих высказываниях домашним… Черт побери! Почему среди так называемых порядочных женщин столь мало умных? Нет, есть, конечно, но все же так мало, что ум впору считать признаком непорядочности. А может, не тех надо мнить порядочными?
Большая часть гостей веселилась от души, но меня не оставляло чувство, будто что-то здесь не так. Я не великий знаток по части празднеств в дворянских домах, но довольно живу на свете и побывала в разных обществах. Не потому ли меня угрызало это ощущение, что Тальви утром сказал, чем является для него этот праздник? Предлогом. Чего нам ждать? Каких неожиданных неприятностей?
Пока что событие последовало ожиданное — доложили, что прибыли актеры. Тальви сказал, что сам взглянет на них и решит, достойны ли они представлять перед его гостями. Хотя перед этим избранным обществом вряд ли выступали великие мастера, те из гостей, кто еще был в состоянии понимать сказанное, важно закивали. Самитш вызвался сопровождать хозяина Я также поднялась из-за стола. Тальви не стал возражать Подозвал управляющего и велел проводить актеров в библиотеку Оставив общество веселиться в вечереющем саду, мы поднялись по лестнице. Слуги зажгли свечи, и возникшая из коридора госпожа Риллент двинулась вперед, освещая нам путь. Очевидно, она сочла себя не вправе оставаться за столом, раз хозяин ушел и могли последовать новые распоряжения.
Самитш, который за столом вел себя вполне посветски, изумляя провинциалов манерами эрденонского жителя, стоило нам покинуть прочих гостей, оставил притворство. Его лицо стало угрюмым и усталым.
— Как здоровье его светлости? — спросила я у Тальви. Он резко повернулся ко мне.
— Жив, если ты это желаешь узнать.
Олиба, человек, судя по всему, опытный, не хотел оставлять актеров в библиотеке без присмотра — книги ведь больших денег стоят, комедианты же братия еще та-и продержал служителей муз где-то за задней дверью, впустив, только когда мы уселись в кресла, а госпожа Риллент поставила шандал на стол и покинула нас. Они вошли — десяток мужчин и женщин, одетых с жалкой роскошью, ничем не уступающей той, что отличала гостей, оставшихся в саду, разве что ткани были победней, а драгоценности — из дутого стекла и дурно позолоченной меди, бледные от усталости под слоем пыли и загара. Как только я увидела женщин, то поняла, что это, должно быть, южане. На Севере все еще держится стародавний обычай, допускающий в актеры исключительно мужчин. Фризбю когда-то объяснял мне, что обычай этот родился как из соображений нравственных, так и из сугубо благого желания избавить женщин от тягот кочевой жизни. Идиотское желание — как почти все благие. Большинство знакомых мне актеров-северян были люди женатые и таскали семьи за собой по дорогам. И кочевой жизни им хватало сверх головы, со всеми ее тяготами, но без единого удовольствия.